Сопредседатель Партии СПРАВЕДЛИВАЯ РОССИЯ – ЗА ПРАВДУ, писатель, подполковник Росгвардии Захар Прилепин в интервью "АиФ" рассказал о своей новой вышедшей книге, изменениях в стране после начала СВО и многом другом:

– Прежде всего, с новой книгой вас, Захар! Очень она неожиданная для вас (с учетом всего произошедшего с мая). Ждала, что новая будет – про ярость, гнев, про чувство Родины. А она – про собак, про любовь, про очень простых людей, не героев совсем, Родину спасающих, линию фронта держащих. Почему такой выбор – и темы, и тональности?

– Увы, оригинального ответа не дам: книжка эта была закончена за день до последней командировки в зону СВО. То есть еще зимой. Поставил финальную точку ночью, и с утра в боевой колонне пересек ленточку. Просто новая книжка моя "Собаки и другие люди" издается с отличными иллюстрациями, чтоб и дети могли читать, – а это более сложная работа, поэтому подготовка книжки затянулась на полгода.

Хотя оказалось, что книжкой этой я напророчил себе определенные вещи. Говорю это с улыбкой, без печали. Дело в том, что финальный рассказ там называется "Дом инвалидов": я описываю в нем своих собак и кота, получивших на жизненных путях и в боях те или иные непростые травмы. И вот я подробно рассказываю: у кота такая-то старая рана, у пса – другая, еще у одного пса – здесь вот все переломано, "...а четвертый среди них – я, призрак".

Ну, так в итоге и получилось. В другой раз надо аккуратнее с предсказаниями.

– Выходит она с посвящением Саше "Злому" – вашему другу и соратнику.

– Посвящение как раз поставил в больнице. А прозу, не хочу нагонять пафоса, в больнице с такими травмами писать нельзя. Когда у тебя всё болит круглые сутки – можно только песни петь и писать короткие злые посты в социальные сети. Проза – это в первую очередь усидчивость. А когда позвоночник сломан и грудина – тут непонятно, куда ноутбук поставить, не то что печатать на нем. Уж извините за такие подробности. А то ко мне, помню, на второй день после взрыва явилась молодая журналистка, вся такая бодрая, и говорит: "У вас теперь много времени, над чем работать будете? Над новым романом?" А у меня товарища еще не извлекли из взорванной машины, так сильно его перекрутило от взрыва, и я сам то ли встану, то ли нет – еще не ясно. Ну, короче, я покивал с улыбкой и ничего не ответил ей. Работаю, мол, работаю, жаль костылём до тебя не дотянусь.– А дальше – еще одно поздравление: теперь уже с новым званием. Пока вопрос задавала, поймала себя на том, как много нового у вас. Сами это количество нового чувствуете? И в какое качество оно перейдет?

– Когда долго над чем-то беззаветно работаешь, вложенные усилия дают плоды. Не знаю, всегда ли, но иногда дают. Мы с товарищами восемь лет работали в Донбассе, имели свои боевые подразделения, научились понимать местную специфику, весьма непростую, ну и много других вещей, о которых рассказывать долго. В России на эту работу конкретно меня никто не уполномочивал, это было личной инициативой. Скорей, даже косо смотрели. А когда началась СВО – выяснилось, что этот наш накопленный опыт важен, нужен, востребован. И когда мы с легендарным донецким командиром первой волны Сергеем "Французом" Завдовеевым предложили собрать свой батальон в составе Росгвардии – где костяк будет состоять из ополченцев 2014 года, – нам сразу же пошли навстречу. А теперь, спустя год, у нас уже полк особого назначения с приданным тяжелым вооружением. И ряд других военных структур обратился к нашей команде с предложением создать подразделения для их специальных задач. Потому что доверяют нам. И мы этим доверием горды.

– Звание обмывать будете? И вообще ваши связи с внешним миром потихоньку восстанавливаются? Гостей пускают?

– Гостей не очень пускают, но я и не стремлюсь: с командирами моими я связь и так поддерживаю, по текущим делам каждый день держим совет, а от всей остальной суеты я с удовольствием спрятался. Жену и детей пускают, и достаточно.

– А как дети на все случившееся с вами отреагировали?

– Старший сын родился, когда я еще в ОМОНе работал и ездил в командировки на Кавказ. Поэтому как он может отреагировать? Папа по первой профессии – государев военный человек, так что все варианты развития его судьбы заложены как вероятные. Второй сын – в армии служит, ему тоже ничего объяснять не надо. Дочки обе боевые, и нервная система у них устойчивая. Вся моя семья, напомню, в 2016-17 годах жила со мной в Донецке, чем их удивишь. Дочек Захарченко на коленях держал, они его помнят. И знают, как он погиб. И на могилах Моторолы и Гиви тоже были.– Вы же, по сути, сейчас снова учитесь владеть собственным телом. Тяжело эти уроки даются?

– Да нормально даются. Я с интересом в это состояние перешел. Восхищаюсь не своими, но в принципе человеческими возможностями (и моими великими лекарями, конечно). Вот у меня ноги были такие – словно по ним, без преувеличения, трактор проехал, и вот я уже, как в детстве, делаю первые шаги на ходунках, заново учусь стоять и так далее. И весело думаю: живучую скотину создал Господь.

Мне вообще нравится в больнице, признаюсь. Это сродни, не знаю, монастырю. Встаю в пять утра, читаю Библию. В еде никаких излишеств. На коленях не постоишь, молясь, потому что аппарат Илизарова мешает, но в целом ощущение преодоления человеческого – оно постоянно присутствует. Как бабушка моя повторяла: "Бог страдал и нам сказал, Бог терпел и нам велел". В мирской жизни чтоб себя к такому принудить – надо превеликие усилия предпринять. А тут есть идеальная возможность не суетиться, поменьше разговаривать с живыми и почаще – с павшими. Иногда это нелишне.

– Эти месяцы вынужденной паузы – какой это опыт? Что-то новое узнали? О жизни? О себе? Мягче стали? Или наоборот, железа еще больше в душе добавилось?

– Сегодня четыре месяца. Не скажу, что какие-то изменения в себе разглядел. Все это было предсказуемо, и все я принял как данность, и более того – как дар. Как дар и как науку. Здесь я, конечно, о себе говорю.

Просто живу дальше и делаю, что делал и что должен.

А если про Сашу "Злого" – то здесь у меня нет никаких соразмерных этому горю слов. Он садился на водительское место уже, а я говорю: "Сань, давай я за рулем до города доеду, а там поменяемся..." Через две минуты противотанковая мина разорвалась с его, пассажирской стороны, и умер он мгновенно...

Ни железа в душе, ни укола милосердия в сердце – нет, ничего этого я в итоге не получил. Такая только, знаете, огромная пустота, даже без сквозняка. Пустота, в которой ничего не растет. Почти все лучшие мои товарищи, с которыми мы начинали эту историю в 2014 году, – они уже там, а не здесь. А из лучших – Саша был самым близким.

Но все есть, как оно есть, и если дарована жизнь, надо ее тратить еще щедрее, а не наоборот.– Актер Павел Устинов, ушедший на СВО, рассказывал в одном из интервью, как они, сами раненные, кинулись спасать бойцов, которых завалило в подвале соседнего дома. "Экстремальные ситуации помогают людям понять, на что они способны", – сказал он. А на что вообще способны люди в экстремальной ситуации?

– Русские люди, которых я все эти годы наблюдаю, способны на подвиг, жертвенность и служение в ежечасном режиме. В зоне СВО и девчонок золотых много, но основной контингент – мужики, конечно.

Так вот, мы даже не представляем, какие у нас мужики в России. Впрочем, и по той еще причине, что нам отборных "дудаков" показывали и навязывали в качестве образцов год за годом.

– Самое большое удивление за эти дни начиная с 6 мая – чему?

– Какое огромное количество родни по всей стране. Какое бессчетное количество храмов по всей стране и за ее пределами, где молились за упокой Сани и за мое здравие.

– "Страна пересобирает и осознает себя заново", – сказали вы в недавнем интервью. Эта пересборка в чем выражается? А осознание? И сколько времени понадобится, чтобы пересобрать и осознать полностью?

– Это, знаете, процесс, который завершения не может иметь. Это как взращивание детей или своего сада, или своей души. Это нельзя взять и закончить.

Пересборка же заключается в первую очередь в том, что для огромной части страны вдруг стало ясно: человеческое – это не основное и не главное. Нам же другое внушали 33 года: индивид и его желания – наивысшая ценность. Но это не так. Никто не отменяет прав человека. Но наивысшая ценность – это подняться хоть раз над своей суетностью, над глиной человеческой природы, и обрести хоть на миг, хоть на год иное зрение, которое дает нам увидеть, что мы не венец творения, а носители беспрецедентного, тысячелетнего исторического, культурного, военного опыта – и обязаны заново его воспроизвести, и честь предков не уронить, а если возможно – и приумножить.

По сути, все мы – огромный бессмертный полк, просто мы помним и знаем только тех предков, что воевали в Отечественную, и в тех конфликтах, что были после нее. Но вообразите на миг: это ведь наши, конкретно наши, а не чьи-то еще предки гнали Наполеона, ломали шведов, гнали поляков, и на Куликовом поле – тоже были наши предки, и в дружинах Святослава. Когда зажмуришься и вообразишь это – голова кружиться начинает.– С удовольствием читаю в Телеграме ваши очерки про советских поэтов и композиторов. И вспоминаю вашу антологию "Воскресшие на Третьей мировой". Что-то из той, советской, полузабытой часто поэзии звучит сегодня по-другому? Мимо кого мы в нашей прежней сытой жизни пробежали?

– Все великое, созданное в нашей литературе, звучит, как с утра написанное. Все великие песни Отечественной войны, дневники Достоевского, "Севастопольские рассказы" и батальные страницы "Войны и мира" Льва Толстого, и Пушкин, конечно же, и те, о ком мы мало вспоминаем, – скажем, Денис Давыдов, оставивший не только блистательную военную лирику, но и глубочайшие записки о русско-польской войне 1830-31 годов, когда поляки, между прочим, претендовали на земли Украины и конкретно на Киев. Когда недавний союзник России – Англия – тут же начала поддерживать поляков, а Париж, который мы взяли в 1814 году, за смешные 16 лет до этого, готов был вводить войска в поддержку все тех же поляков. Когда вся европейская пресса писала про "русских варваров" – при том, что та же самая Европа, во-первых, беспощадно давила в своих колониях восстание за восстанием, а во-вторых, отлично знала, кому на самом деле исторически принадлежат земли Украины. Не полякам.

Но особая история – это, конечно, литература Гражданской войны. В минувшие десятилетия мы вовсе об этом забыли, но и в советское время как-то не слишком фиксировались на том, что Павка Корчагин из романа "Как закалялась сталь" первую половину романа воюет вовсе не с белыми, а с самостийными украинскими бандами. Что про самостийников писал не только Булгаков в "Белой гвардии", но и, например, Паустовский, и Шолохов тоже. Что Гришка Мелехов из "Тихого Дона" под впечатлением отделения Украины сам становится на какое-то время сепаратистом, а потом сам же все это исправляет, воюя на советско-польской войне за земли все той же Украины. Что и Аркадий Гайдар начинал воевать именно на Украине против все того же противника, что в основном против самостийников воевали персонажи огромного количества советских книг и фильмов – Щорс, Котовский и даже Махно. У нас вся эта база, увы, не отложилась в сознании. А зря.– Чувство юмора на войне – огромная и неиссякаемая тема. Без этого чувства не выжить, не победить. Юмор там, конечно, специфический и порой мрачноватый. Такой, на грани, юмор – но как по мне, ужасно смешной. Вы, что ли, про "Катюшу" забыли? А противника, "небратьев", теперь зовут "немцем". Раньше "хохлами" звали, а теперь все чаще "немцем". Память рода сработала, и ее уже не отменить.

А оружие... Оружие – лучший друг, к нему надо ласково.